Неточные совпадения
Смотритель подумал с минуту и отвечал, что в истории многое покрыто мраком; но что был, однако же, некто Карл Простодушный, который имел
на плечах хотя и не порожний, но все равно
как бы порожний сосуд, а
войны вел и трактаты заключал.
И вот, вынувши из кармана табакерку, ты потчеваешь дружелюбно каких-то двух инвалидов, набивающих
на тебя колодки, и расспрашиваешь их, давно ли они в отставке и в
какой войне бывали.
Глядишь — и площадь запестрела.
Всё оживилось; здесь и там
Бегут за делом и без дела,
Однако больше по делам.
Дитя расчета и отваги,
Идет купец взглянуть
на флаги,
Проведать, шлют ли небеса
Ему знакомы паруса.
Какие новые товары
Вступили нынче в карантин?
Пришли ли бочки жданных вин?
И что чума? и где пожары?
И нет ли голода,
войныИли подобной новизны?
—
Как не можно?
Как же ты говоришь: не имеем права? Вот у меня два сына, оба молодые люди. Еще ни разу ни тот, ни другой не был
на войне, а ты говоришь — не имеем права; а ты говоришь — не нужно идти запорожцам.
Это не было строевое собранное войско, его бы никто не увидал; но в случае
войны и общего движенья в восемь дней, не больше, всякий являлся
на коне, во всем своем вооружении, получа один только червонец платы от короля, — и в две недели набиралось такое войско,
какого бы не в силах были набрать никакие рекрутские наборы.
Все,
какие у меня есть, дорогие кубки и закопанное в земле золото, хату и последнюю одежду продам и заключу с вами контракт
на всю жизнь, с тем чтобы все, что ни добуду
на войне, делить с вами пополам.
В чести был он от всех козаков; два раза уже был избираем кошевым и
на войнах тоже был сильно добрый козак, но уже давно состарился и не бывал ни в
каких походах; не любил тоже и советов давать никому, а любил старый вояка лежать
на боку у козацких кругов, слушая рассказы про всякие бывалые случаи и козацкие походы.
Говорят вон, в Севастополе, сейчас после Альмы, [После поражения русской армии в сражении
на реке Альме 8 сентября 1854 г. во время Крымской
войны (1853–1856).] умные-то люди уж
как боялись, что вот-вот атакует неприятель открытою силой и сразу возьмет Севастополь; а
как увидели, что неприятель правильную осаду предпочел и первую параллель открывает, так куды, говорят, обрадовались и успокоились умные-то люди-с: по крайности
на два месяца, значит, дело затянулось, потому когда-то правильной-то осадой возьмут!
Какой-то Рыцарь встарину,
Задумавши искать великих приключений, —
Собрался
на войнуПротиву колдунов и против привидений...
Так же,
как Харламов, он «пораженец», враг
войны, человек равнодушный к судьбе своего отечества, а судьба эта решается
на фронтах.
— Пороть надобно не его, а — вас, гражданин, — спокойно ответил ветеринар, не взглянув
на того, кто сказал, да и ни
на кого не глядя. — Вообще доведено крестьянство до такого ожесточения, что не удивительно будет, если возникнет у нас крестьянская
война,
как было в Германии.
Действия этой женщины не интересовали его, ее похвалы Харламову не возбуждали ревности. Он был озабочен решением вопроса:
какие перспективы и пути открывает пред ним
война? Она поставила под ружье такое количество людей, что, конечно, продлится недолго, — не хватит средств воевать года. Разумеется, Антанта победит австро-германцев. Россия получит выход в Средиземное море, укрепится
на Балканах. Все это — так, а — что выиграет он? Твердо, насколько мог, он решил: поставить себя
на видное место. Давно пора.
— Для меня лично корень вопроса этого, смысл его лежит в противоречии интернационализма и национализма. Вы знаете, что немецкая социал-демократия своим вотумом о кредитах
на войну скомпрометировала интернациональный социализм, что Вандервельде усилил эту компрометацию и что еще раньше поведение таких социалистов,
как Вивиани, Мильеран, Бриан э цетера, тоже обнаружили,
как бессильна и
как, в то же время, печально гибка этика социалистов. Не выяснено: эта гибкость — свойство людей или учения?
— Заметив,
как легко мы преклоняем колена, — этой нашей склонностью воспользовалась Япония, а вслед за нею — немцы, заставив нас заключить с ними торговый договор, выгодный только для них. Срок действия этого договора истекает в 14 году. Правительство увеличивает армию, усиливает флот, поощряет промышленность, работающую
на войну. Это — предусмотрительно. Балканские
войны никогда еще не обходились без нашего участия…
— Я-то? Я — в людей верю. Не вообще в людей, а вот в таких,
как этот Кантонистов. Я, изредка, встречаю большевиков. Они, брат, не шутят! Волнуются рабочие, есть уже стачки с лозунгами против
войны,
на Дону — шахтеры дрались с полицией, мужичок устал воевать, дезертирство растет, — большевикам есть с кем разговаривать.
— Судостроитель, мокшаны строю, тихвинки и вообще всякую мелкую посуду речную. Очень прошу прощения: жена поехала к родителям,
как раз в Песочное, куда и нам завтра ехать. Она у меня — вторая, только весной женился. С матерью поехала с моей, со свекровью, значит. Один сын —
на войну взят писарем, другой — тут помогает мне. Зять, учитель бывший, сидел в винопольке — его тоже
на войну, ну и дочь с ним, сестрой, в Кресте Красном. Закрыли винопольку. А говорят — от нее казна полтора миллиарда дохода имела?
— Вот Дудорову ногу отрезали «церкви и отечеству
на славу»,
как ребятенки в школе поют. Вот снова начали мужикам головы, руки, ноги отрывать, а — для чего? Для чьей пользы
войну затеяли? Для тебя, для Дудорова?
— Почему? Социализм — не страшен после того,
как дал деньги
на войну. Он особенно не страшен у нас, где Плеханов пошел в историю под ручку с Милюковым.
— Разумеется, о положении
на фронте запрещено писать, и письма делятся приблизительно так: огромное большинство совершенно ни слова не говорит о
войне,
как будто авторы писем не участвуют в ней, остальные пишут так, что их письма уничтожаются…
«Устроился и — конфузится, — ответил Самгин этой тишине, впервые находя в себе благожелательное чувство к брату. — Но —
как запуган идеями русский интеллигент», — мысленно усмехнулся он. Думать о брате нечего было, все — ясно! В газете сердито писали о
войне, Порт-Артуре, о расстройстве транспорта,
на шести столбцах фельетона кто-то восхищался стихами Бальмонта, цитировалось его стихотворение «Человечки...
— Куда вы? Подождите, здесь ужинают, и очень вкусно. Холодный ужин и весьма неплохое вино. Хозяева этой старой посуды, — показал он широким жестом
на пестрое украшение стен, — люди добрые и широких взглядов. Им безразлично, кто у них ест и что говорит, они достаточно богаты для того, чтоб участвовать в истории;
войну они понимают
как основной смысл истории,
как фабрикацию героев и вообще
как нечто очень украшающее жизнь.
— Да поди ты к чертям! — крикнул Дронов, вскочив
на ноги. — Надоел…
как гусь! Го-го-го… Воевать хотим — вот это преступление, да-а! Еще Извольский говорил Суворину в восьмом году, что нам необходима удачная
война все равно с кем, а теперь это убеждение большинства министров, монархистов и прочих… нигилистов.
— Нигде, я думаю, человек не чувствует себя так одиноко,
как здесь, — торопливо говорила женщина. — Ах, Клим, до чего это мучительное чувство — одиночество! Революция страшно обострила и усилила в людях сознание одиночества… И многие от этого стали зверями.
Как это — которые грабят
на войне?.. После сражений?
— Петровна у меня вместо матери, любит меня, точно кошку. Очень умная и революционерка, — вам смешно? Однако это верно: терпеть не может богатых, царя, князей, попов. Она тоже монастырская, была послушницей, но накануне пострига у нее случился роман и выгнали ее из монастыря. Работала сиделкой в больнице, была санитаркой
на японской
войне, там получила медаль за спасение офицеров из горящего барака. Вы думаете, сколько ей лет — шестьдесят? А ей только сорок три года. Вот
как живут!
Она понимала, что если она до сих пор могла укрываться от зоркого взгляда Штольца и вести удачно
войну, то этим обязана была вовсе не своей силе,
как в борьбе с Обломовым, а только упорному молчанию Штольца, его скрытому поведению. Но в открытом поле перевес был не
на ее стороне, и потому вопросом: «
как я могу знать?» она хотела только выиграть вершок пространства и минуту времени, чтоб неприятель яснее обнаружил свой замысел.
Мать его, еще почти молодая женщина, лет сорока с небольшим, была такая же живая и веселая,
как он, но с большим запасом практического смысла. Между ею и сыном была вечная комическая
война на словах.
Saddle Islands значит Седельные острова: видно уж по этому, что тут хозяйничали англичане. Во время китайской
войны английские военные суда тоже стояли здесь. Я вижу берег теперь из окна моей каюты: это целая группа островков и камней, вроде знаков препинания; они и
на карте показаны в виде точек. Они бесплодны,
как большая часть островов около Китая; ветры обнажают берега. Впрочем, пишут, что здесь много устриц и — чего бы вы думали? — нарциссов!
Так и есть,
как я думал: Шанхай заперт, в него нельзя попасть: инсургенты не пускают. Они дрались с войсками — наши видели. Надо ехать, разве потому только, что совестно быть в полутораста верстах от китайского берега и не побывать
на нем. О
войне с Турцией тоже не решено, вместе с этим не решено, останемся ли мы здесь еще месяц,
как прежде хотели, или сейчас пойдем в Японию, несмотря
на то, что у нас нет сухарей.
В этой неизвестности о
войне пришли мы и в Манилу и застали там
на рейде военный французский пароход. Ни мы, ни французы не знали,
как нам держать себя друг с другом, и визитами мы не менялись,
как это всегда делается в обыкновенное время. Пробыв там недели три, мы ушли, но перед уходом узнали, что там ожидали английскую эскадру.
До 1846 г. колония была покойна, то есть
войны не было; но это опять не значило, чтоб не было грабежей. По мере того
как кафры забывали о
войне, они делались все смелее; опять поднялись жалобы с границ. Губернатор созвал главных мирных вождей
на совещание о средствах к прекращению зла. Вожди, обнаружив неудовольствие
на эти грабежи, объявили, однако же, что они не в состоянии отвратить беспорядков. Тогда в марте 1846 г. открылась опять
война.
Началась она,
как все эти
войны, нарушением со стороны кафров обязательств мира и кражею скота. Было несколько случаев, в которых они отказались выдать украденный скот и усиливали дерзкие вылазки
на границах.
С ними поступали
как на войне, и они, естественно, употребляли те же самые средства, которые употреблялись против них.
В особенности развращающе действует
на военных такая жизнь потому, что если невоенный человек ведет такую жизнь, он в глубине души не может не стыдиться такой жизни. Военные же люди считают, что это так должно быть, хвалятся, гордятся такою жизнью, особенно в военное время,
как это было с Нехлюдовым, поступившим в военную службу после объявления
войны Турции. «Мы готовы жертвовать жизнью
на войне, и потому такая беззаботная, веселая жизнь не только простительна, но и необходима для нас. Мы и ведем ее».
Элементарно простое отрицание
войны базировалось
на разных отвлеченных учениях,
как гуманитарный пасифизм, международный социализм, толстовское непротивление и т. п.
Народ и государственность в ослепительно талантливой литературе Розанова так же отличается от народа и государственности в жизни,
как прекраснодушная
война его книги отличается от трагической
войны, которая идет
на берегах Вислы и
на Карпатах.
Одни смотрят
на войну,
как и
на все
на свете, с частной точки зрения, с точки зрения личной или семейной жизни, блага и счастья людей или их страдания и несчастья.
Но зло, творимое культурой,
как и зло, творимое
войной, — вторично, а не первично, оно — ответ
на зло изначальное,
на тьму, обнимающую первооснову жизни.
Христианство есть сплошное противоречие. И христианское отношение к
войне роковым образом противоречиво. Христианская
война невозможна,
как невозможно христианское государство, христианское насилие и убийство. Но весь ужас жизни изживается христианином,
как крест и искупление вины.
Война есть вина, но она также есть и искупление вины. В ней неправедная, грешная, злая жизнь возносится
на крест.
Уже можно предвидеть, что в результате этой
войны Россия в такой же мере станет окончательно Европой, в
какой Европа признает духовное влияние России
на свою внутреннюю жизнь.
— Ну-с, признаюсь, вы меня теперь несколько ободрили, — усмехнулся Миусов, переложив опять ногу
на ногу. — Сколько я понимаю, это, стало быть, осуществление какого-то идеала, бесконечно далекого, во втором пришествии. Это
как угодно. Прекрасная утопическая мечта об исчезновении
войн, дипломатов, банков и проч. Что-то даже похожее
на социализм. А то я думал, что все это серьезно и что церковь теперь, например, будет судить уголовщину и приговаривать розги и каторгу, а пожалуй, так и смертную казнь.
По обыкновению, шел и веселый разговор со множеством воспоминаний, шел и серьезный разговор обо всем
на свете: от тогдашних исторических дел (междоусобная
война в Канзасе, предвестница нынешней великой
войны Севера с Югом, предвестница еще более великих событий не в одной Америке, занимала этот маленький кружок: теперь о политике толкуют все, тогда интересовались ею очень немногие; в числе немногих — Лопухов, Кирсанов, их приятели) до тогдашнего спора о химических основаниях земледелия по теории Либиха, и о законах исторического прогресса, без которых не обходился тогда ни один разговор в подобных кружках, и о великой важности различения реальных желаний, которые ищут и находят себе удовлетворение, от фантастических, которым не находится, да которым и не нужно найти себе удовлетворение,
как фальшивой жажде во время горячки, которым,
как ей, одно удовлетворение: излечение организма, болезненным состоянием которого они порождаются через искажение реальных желаний, и о важности этого коренного различения, выставленной тогда антропологическою философиею, и обо всем, тому подобном и не подобном, но родственном.
Но она любила мечтать о том,
как завидна судьба мисс Найтингель, этой тихой, скромной девушки, о которой никто не знает ничего, о которой нечего знать, кроме того, за что она любимица всей Англии: молода ли она? богата ли она, или бедна? счастлива ли она сама, или несчастна? об этом никто не говорит, этом никто не думает, все только благословляют девушку, которая была ангелом — утешителем в английских гошпиталях Крыма и Скутари, и по окончании
войны, вернувшись
на родину с сотнями спасенных ею, продолжает заботиться о больных…
Массы сельского населения, после религиозных
войн и крестьянских восстаний, не принимали никакого действительного участия в событиях; они ими увлекались направо или налево,
как нивы, — не оставляя ни
на минуту своей почвы.
После обыкновенных фраз, отрывистых слов и лаконических отметок, которым лет тридцать пять приписывали глубокий смысл, пока не догадались, что смысл их очень часто был пошл, Наполеон разбранил Ростопчина за пожар, говорил, что это вандализм, уверял,
как всегда, в своей непреодолимой любви к миру, толковал, что его
война в Англии, а не в России, хвастался тем, что поставил караул к Воспитательному дому и к Успенскому собору, жаловался
на Александра, говорил, что он дурно окружен, что мирные расположения его не известны императору.
Проповедь Филарета
на молебствии по случаю холеры превзошла все остальные; он взял текстом,
как ангел предложил в наказание Давиду избрать
войну, голод или чуму; Давид избрал чуму.
Пожар достиг в эти дня страшных размеров: накалившийся воздух, непрозрачный от дыма, становился невыносимым от жара. Наполеон был одет и ходил по комнате, озабоченный, сердитый, он начинал чувствовать, что опаленные лавры его скоро замерзнут и что тут не отделаешься такою шуткою,
как в Египте. План
войны был нелеп, это знали все, кроме Наполеона: Ней и Нарбон, Бертье и простые офицеры;
на все возражения он отвечал кабалистическим словом; «Москва»; в Москве догадался и он.
Дедушке скучно. Он берет в руку хлопушку, но
на дворе уже сумерки, и вести с мухами
войну неудобно. Он праздно сидит у окна и наблюдает,
как сумерки постепенно сгущаются. Проходит по двору кучер.
С одной стороны, я непосредственно предпочитал романтизм классицизму, и мне противна,
как я уже говорил, реакция против романтизма
на Западе в период между двумя
войнами.
После того,
как он был произведен в генералы и отправился
на войну, солдаты его полка поднесли ему медаль в форме сердца с надписью: «Боже, храни тебя за твою к нам благодетель».
На высоких крышах башен
Я,
как дома, весь в огне.
Пыл пожара мне не страшен,
Целый век я
на войне!